Днём было жарко, до одури. Чарльзу, вышедшему из приюта на свет божий, солнце сразу забилось под зрачки, а пар, волнами исходящий от плавящегося асфальта – в лёгкие. Дэвенпорт, с сожалением вздохнув, спрятал зажигалку обратно в карман халата, к пачке сигарет, – казалось, чиркни только кремниевым кольцом, и этот душный, разгоряченный августовский полдень взорвётся, будто протёкшая бензоколонка от искры окурка.
В приюте же, напротив, стоял лёгкий, бархатистый прохладный полумрак, как в кинозале, разбавленный вместо света прожектора знойным, рыжим августовским солнцем, бьющимся в стекло сквозь приоткрытые жалюзи. Желтые пятна пробежались по брюкам Чарльза, когда он шагнул вовнутрь и тихо прикрыл за собой дверь.
Сонная прохлада сомкнулась вокруг него, будто вода. Тут и там, выпущенные из вольеров на прогулку, кошки, ленивые и мохнатые, слонялись по большой комнате, иногда останавливаясь поваляться на солнце. Дэвенпорт лавировал меж вольеров, отточенными до бездумности движениями досыпая корма и доливая воды, почёсывая плюшевые головы и спины. Это было чем-то простым, знакомым и успокаивающим, ухаживать и наблюдать, практически как самому – думать, двигать руками и ногами, дышать. Окинув помещение взглядом, Чарльз приземлился в продавленное бордовое кресло, которое притащила Джейн, дневной фельдшер с приятным низким голосом.
До конца смены было еще больше трёх часов. Девушка, работающая в дневную смену, попросила подменить её, и Дэвенпорт не отказал, несмотря на то, что сам предпочитал работать по ночам – оплата за ночные смены была выше, их было проще совмещать с учебой, но, имея свободный день, Чарльз мог позволить себе работу и днем.
Обычно, то, что он получал, уходило на содержание домашнего зверинца Чарльза, на проезд, одежду, мелкие нужды. Приют не был местом особо прибыльным, зато был по душе Дэвенпорту – он действительно любил свою работу и отдавался ей с душой, забывая обо всём. Так и сегодня – увлечённый своим делом, Чарльз опомнился только когда, сдав смену и переодевшись в повседневную одежду, уже затемно вышел в остывший августовский вечер.
В первую очередь, он, разумеется, вспомнил о Йохане и поняв, что соскучился, написал ему несколько сообщений – обычно, старший близнец обижался, если Чарльз долго не давал о себе знать и забывался в работе, из-за чего младший испытывал некоторые угрызения совести. Сегодня же, его телефон молчал, что было довольно странно.
Район был по-ночному тих. Лёгкий ветер прокрался под полу свободного чарльзова пальто, облизнув холодом позвоночник и юноша вздрогнул.
Дышалось свободнее, чем днем. Немного постояв на обочине Чарльз послушал умиротворенную тишину засыпающего района, и решил пройтись пешком несколько кварталов, до следующей остановки. Что-то не нравилось ему в сегодняшнем молчании Йохана, но Чарли, встряхнувшись, решил не зацикливаться на этой беспокойной мысли. Лучшим способом решения всех проблем он считал проветривание головы – от неприятностей, конечно, нельзя убежать, но Чарльзу как-то удавалось.
В электрическом свете фонаря пробежала кошка, и Чарльз, остановившись, подманил её к себе, достав из рюкзака угощение. Дымчато-рыжая, блеснув янтарными глазами, с интересом приблизилась к нему и ткнулась лбом в мягкую руку. Чарльз потрепал кошку ладонью по голове, и, нащупав ошейник, обрадовался. Он всегда испытывал радость, узнавая, что о животном есть, кому позаботиться. Угощение ручную, явно сытую кошку не заинтересовало, и немного проигравшись с браслетами на руке Дэвенпорта, она удалилась, немного снизив градус тревожного давления на душе Чарльза. Когда он, сидя на корточках, провожал её взглядом, в голове возникли воспоминая о трёх его собственных кошках. Чарльз мечтательно подумал о том, что с удовольствием сейчас бы устроился вместе с ними в комнате за каким-нибудь сериалом, а там, глядишь, и собаки, соскучившись за день, сбежались. Домашние животные Чарльза, выросшие вместе буквально с самого детства, были очень терпимы к друг другу, не считая уже состарившегося за эти тринадцать лет бассет хаунда, которого года превратили в довольно сварливого старичка, требующего к себе повышенного внимания, что, к слову, никоим образом не сказалось на любви к нему самого Чарльза. Любовь Чарльза, в принципе, к кому и чему угодно было сложно поколебать, если уж она умудрилась случиться – в силу лёгкости своего характера, он частенько не обращал внимания на тех, кто рядом с ним находится. Стоило эмоциям, переполняющим его в определенный момент, отступить, как он был готов оставить объект, их вызвавший, позади и двинутся дальше, но если уж что-то закрепилось в его жизни, то это, наверняка, было навсегда. Он не мог похвастаться множеством таких вещей, но Дэвенпорт и в них и не нуждался особенно, более того, над этим вопросом он сам не задумывался.
Ноги несли Чарльза вдоль сужающейся улицы, и вот уже причёсанные аккуратные дома начали редеть, уступая место деревьям.
Ночь сгущалась.
Он покинул черту города, а через десять минут уже ехал на автобусе в объемной и густой темноте, неосвещенной ничем, кроме резкого, белого света фар. Дорога до дома занимала не так уж и много времени, но его было достаточно, чтобы провалиться в чуткую, вязкую дремоту. Она, неприятная, вынужденная, истощала на физическом уровне. Утомленный разум от этой временной отключки не получал никакого отдыха, тело же после скручивала тяжелая слабость.
Проснулся на подъезде к своей остановке Чарльз совершенно разбитым, и, вяло попрощавшись с водителем, вышел. Ночь облизала лицо ветром, немного освежив, и Дэвенпорт с неиссякаемым оптимизмом уже представлял себе вечер в кровати, на коленях у брата и в окружении зверинца, но громкая музыка, которую Чарльз услышал только ступив на подъездную дорожку к дому, буквально дала леща со словами «хер те, а не тихий вечер».
Вечеринки в их доме обычно не проводились хотя бы по причине присутствия родителей в доме.
Они что, куда-то уехали?
Чарльз снова что-то забыл?
Сконфуженный и несколько разочарованный, он вошёл в дом, где на пороге сразу же столкнулся с несколькими друзьями Йохана. Он улыбнулся и поздоровался, те ответили тем же. Факт того, что Чарльз хотя бы знал присутствующих несколько утешал, но понимание, что предупредить его о мероприятии Йохан не потрудился, немного расстроило Чарльза. Однако, сам факт вечеринки, по крайней мере, объяснял молчание брата днём.
Лавируя между гостями и разбрасываясь приветствиями, Чарльз, оставив пальто на вешалке и схватив с комода чей-то стаканчик с вином, поднялся по лестнице проверить, закрыл ли Йохан животных в комнате перед тем, как устроить несанкционированную пати, и к счастью Чарльза, весь его детский сад удобно расположился в их общей комнате.
Будучи, вроде местного Эйса Винтуры, Дэвенпорт удостоился самых сердечных приветствий от соскучившихся за день зверей. Зажмурившись от удовольствия, он потерялся в окружившем его шерстяном клубе, не разбирая, где чьи уши, носы, лапы и крылья, чей язык ласково вылизывает ему руки, а чей - пальцы. Как и всегда, в такие моменты, Чарльз ощущал, как вся усталость мигом испаряется под натиском этой искренней любви его к зверям, и их к нему. Он рассмеялся, отстранил Руфуса, потрепав за уши, и отметил с торжественно наполнившей сердце нежностью, что Йохан даже заботливо перенёс миски и поилки. Глаза защипало, но с наплывшими чувствами Чарльз мужественно справился.
«Кстати, где же Йохан?» - подумал Дэвенпорт, встав на ноги и отряхнувшись от шерсти.
Возвращаться обратно в толпу из своего логова не хотелось, но желание наконец-то встретится с братом спустя этот длинный муторный день перевешивало желание остаться в спальне. Чарльз, вообще, очень быстро начинал скучать по Йохану, обычно, хватало и половины дня, а сегодня они не пересеклись даже утром и младший из близнецов испытывал почти физическую потребность хоты бы увидеть старшего.
Чарльз насчитал чуть больше десяти человек. Некоторые из них, видимо, не знали его - одна девчонка так и обомлела, взглянув на Чарльза (они с Йоханом, все таки, близнецы) и тот озорно ей подмигнул, опустошив свой стакан.
Несмотря на конфуз, который они с Йоханом нередко создавали среди знакомых, Чарльз не считал, что их трудно различить.
Чарльз был тоньше и имел очень подвижную мимику, Йохан же обладал более спокойной мимикой и крепким сложением, так же его отличала заметная карта шрамов и ушибов, будто никогда не проходящих, когда кожа Чарльза была абсолютно чиста. Йохан предпочитал уличный стиль одежды, Чарльз же предпочитал свободную классику. У Йохана было отличное зрение, Чарльз носил очки. Он мог продолжать до бесконечности перечислять эти незаметные, маленькие отличия, которые делали их самими собой. Ему нравилось, что только они оба видели эту разницу так, как никто больше не видел, будто это было их секретом.
Мы одинаковы, но не идентичны.
Однако, Чарльза все равно смешили и удивляли люди, которые их путали, ведь даже сейчас, в своём кофейном кашемировом свитере и вельветовых брюках, он имел с Йоханом, в его классическом проявлении, очень и очень мало общего, потому девушке, окликнувшей его вопросительно «Йохан?» он улыбнулся и покачал головой.
— Я не Йохан, вон там Йохан, - ответил Чарльз указав на брата, которого заметил у барной стойки на кухне и расцвёл.