как известно муну, улисс лазарски погорел вместе со всей семьёй в начале нулевых. озаряя ночной влажный мрак, огонь, сопротивляющийся в ту осень усилившимся дождям, жадно поглощал выгоревший и полинявший от солнца и времени мигрантский декаданс с налётом богатого прошлого — линялую тяжесть бархатных портьер, неполный набор фамильного серебра, старые плесневелые книжки и пыльные ковры. всё, из чего состояла жизнь, медленно устремлялось в прошлое — его живые части были удушены гарью десятком минут ранее.

после мун не слышал имени улисса лазарского — но видел вкрадчиво приближающиеся языки пламени, греющие стопы. это происходило, когда бог весть из чего изготовленная, приютская настойка била в голову слишком сильно, и головокружительная ночь, сплетённая из историй, ореховых скорлупок и чужих объятий превращалась в осколок ночного кошмара. практически чужого.

улиссу лазарскому было пять. муну — уже шестнадцать. ступни в рваных кроссовках упираются в скрипучую металлическую спинку кровати, голова с тёмными кудрями откидывается назад — там мягкие на ощупь, размытые пятна рук вплетают в чернильную гриву кружевные бусины и звонкие, прыткие бубенчики. мун смеётся, прикусывает фильтр сигареты, сыпет пеплом на гнедого — тот фырчит, как кошка, стряхивая с олимпийки седые клочья и тянется к струнам старой гитары. одна порвана, и звук неполный.

у муна на лице улыбка блаженного будды — он всегда улыбается так, будто знает то, что делает его спокойным. умиротворённым.

спокойны бывают только покойники — гнедой щурит яркие, как осколки стекла, синие глаза. мун знает, что они синие, лишь от того, что те ярко выделяются на его лице. настолько ярко, что даже мун не может не увидеть.

ты совсем ничего не знаешь о покойниках — отвечает мун. косит взгляд к зеркалу старого трюмо, где можно рассмотреть грифельный рисунок длинных волос и усталое лицо. женщина расчёсывает свои бесконечные волосы в типичном для этого времени приступе меланхолии.

мун слеплен приютом. один из его самых преданных детей. мун — когда-то муни, лунатик. теперь мун — местный всевидящий. обладатель секретов, которых чураются и к которым желают приобщиться. сказатель историй и местных тайн, способный взглянуть на ту сторону, даже без помощи микстур бражки или пары разноцветных колёс, принесённых снаружи. к нему приходят свои и чужие — если нужна помощь, которой не получить иным способом, нежели взглянуть в его глаза — со зрачками залитыми ртутными туманностями катаракты.

мун не на страже обратной стороны мира, он и есть обратная сторона мира, через какую-то расплывчатую, безмолвную пустоту проникшая на кожу мира. он видит — ржавое небо первоэтажья в синеватой дымке наружности, он видит — причудливое кружево растительности, увитое зелёным мерцанием. он видит призраков — бледными тенями снующими по приюту, когда все затихают. людей он видит расплывчато. больше — чувствует. прикосновения ложатся на кожу масляными мазками, поцелуи освежают раскрасневшиеся щёки и запёкшиеся губы, пальцы касаются век, тычки приходятся на торчащие рёбра, чужие тела давят к постели, а затем — вопрос.

ты правда не видишь? - спрашивает мавка, встретив его впервые. им по десять.

[indent] вижу, только иначе — отвечает он с жизнерадостной улыбкой, конечно, немного загадочной.

[indent] он правда видит, только шиворот-навыворот.

[indent] (вижу, как ты дышишь. вижу лимфу, бегущую от сердца вдоль эфемерных артерий. вижу твои шаги. вижу, как ты берёшь меня за руку. вижу пёстрые, яркие пятна — там, где должны быть твои рыжие волосы и крап веснушек.)

[indent] вижу — как бередят небо черными галками местные существа, как прячутся по углам, словно клубки пыли, как плачет женщина в зеркале — а потом смотрит, так пронзительно. вижу — к чему мы все придём. огромное прошлое мира, забытое на обратной стороне вселенной, оставленное и покинутое бесконечным стремлением в будущее. его тоже вижу — читаю по губам погибших, по рукам расстрелянных, по шрамам удушенных, по лопнувшей трещинами штукатурке и пересохшим ручьям.

[indent] иногда он рассказывает ей, а иногда — показывает, когда научается ходить по обратной стороне. она первая, кого видит мун целиком — из своих.

[indent] в приюте мун никогда не слышал имени улисса лазарского. клички здесь цепляются быстро, намертво, прирастают к телу, вплетаются в кровеносную систему. мун он для учителей, воспитателей, друзей. улисс лазарский — для сухой документации, которой никогда не увидит.

иногда — для себя.

он хранит имя, как устрица — жемчужину. муну жалко его — бедное, брошенное имя, осиротевшее и беспризорное, как он сам. иногда улиссом его зовут призраки — да и те, со временем, привыкают к муну.

[indent] они — местные призраки — такие же родные, как и друзья. как несущиеся в высь облупившиеся стены. как нычки гнедого, ароматные варева бражки и коллекции бус мавки. призраки были в приюте и остались здесь навсегда. мун тоже не хочет уходить — он говорит, что время движется в обратную сторону, и однажды им всем придётся столкнуться с тем, что оставлено позади. а это означает, что никто из них не сможет уйти.

[indent] так прошептал ветер, так завещали бетонные трещины и блеклая блестящая пыль облупившихся металлических кроватей. мун читает это по дождю, слышит в краске. слышит, но боится, что это не так. что будет что-то ещё кроме — кроме них. кроме этого. кроме исцарапанных парт, залитых цветочных горшков, исписанных стен и запахов душистого гербария кота.

[indent] что наступит другая жизнь, в которой уже не будет места ночным историям, амулетам, картам. не будет места стенам и призракам. что всё это просто потеряется, и тогда потеряется он сам, которому не останется места в их маленьком мире, в лесополосе с исполосованными древесными стволами и тайными посадками, приблудившимися кошками.

[indent] что придётся искать новое место.

[indent] но до этого ещё далеко — убеждает себя мун, распихивая по утрам уснувших кошачьей кучей согруппников, чтобы отыскать трезвонящий будильник. что они будут вместе всегда, здесь.

[indent] настигающее прошлое в чём-то ему и верит.