[indent] Ветер трепал верхушки мохнатых елей, воткнувших ряды тёмных иголок в ясное звёздное небо, так красиво развернувшееся полотном прямо над их головами. Дом казался таким неприметным, что, проехав мимо, Чарли бы никогда не обратил на него внимания. Не хорошее ли место для того, чтобы прятать разные ценности? Кому в голову придёт искать пиратскую штуку колониальной эпохи в этом особнячке, где на крыше, напоминающей безе (частично из-за формы, частично из-за снежной шапки) туда-сюда вертелся флигель в виде кошки? Ладно, может, в этом была некоторая доля предубеждений... но, не суть. Отвлёкшись от собственных мыслей, Дэвенпорт натянул на лицо очки со сменными цветными стёклами. Одну из ладоней непогода леденила словно бы больше после прикосновений холодной вампирской руки, но он ничуть не возражал, сцепив пальцы в замок.

[indent] Джино не торопится вперёд, ожидая чуть в отдаление, и Чарли подходит ближе к нему, разглядывая атмосферу вокруг дома. На самом деле, обнаружить такую находку, как эти очки, больше напоминающие какую-то неловкую сплавку из сварочных очков, утыканную тонкими медными ножками и окулярами, было большим везением. Как бы странно это не звучало, с ними Дэвенпорт мог видеть то, что раньше только ощущал, и в этом было... что-то от синестезии. Что-то, словно вопреки, воплощённое в жизнь. В этом изломе была своя сказка.

[indent] — Знаешь, защитные чары тут похожи на тюль, которая развевается на ветру, они такие... воздушные, очень лёгкие, — тончайшая мембрана, извиваясь, будто живая, от ещё теплящейся в ней магической энергии, парила на ветру. Чарли не знал, было ли Джино интересно или необходимо слушать о том, чего он не видел, но со своей стороны Дэвенпорту казалось, что есть что-то некомфортное в том, что ты не видишь происходящего вокруг полностью Всех препятствий, всех угроз. Почти животная собранность Джино не отталкивала его. Поэтому Чарли продолжал говорить, из раза в раз, раньше описывая свои ощущения, а теперь и видения, довольно тихо, но зная, что чужой острый слух легко расшифрует его речь, — и такие же дырявые. За ними не следят и не питают, поэтому они истончились и умирают, — а значит их будет довольно просто снять, подумал он. Только вот слишком просто. Он отошёл от своего спутника, проговаривая про себя нужные чары, сопровождаемые жестами. В голубом стёклышке чужое заклинание словно бы медленно тлело эфирными сгустками энергии развеиваясь по ветру. Когда проход был свободен, Чарли кивнул Джино, с интересом подбираясь к чужому дому. Это любопытство на вылазках вечно его душило — так хотелось отыскать, выведать, разгадать.

[indent] Изнутри всё было симпатично, но довольно пыльно, словно хозяина действительно давно не было. Дэвенпорт снял очки, закрыв глаза. Прислушался к отзвукам жизни в стенах: магическая пульсация ощущалась как тёплое прикосновение, что так и не случилось. Затерялось в этом мягком воздухе, оседающем на губах конденсатом с привкусом моря: соль, водоросли, хвоя. Пыль, сплин, мастика. Жизнь в этом месте словно провалилась в глубокую спячку до лучших дней. Чарли чувствовал себя, словно разграблял гнездо спящих бабочек.

[indent] «А потом окажется, что это ядовитые бабочки-убийцы, и у меня случится анафилактический шок», — хмуро подумал колдун, уставившись унылым взглядом в спину Джино, идущему впереди под аккомпанемент приятного стука каблуков. Не хотелось ему жаловаться. Нет, что уж врать, очень хотелось, но... но... будто не моглось. Вздохнув, Чарли отвлёкся от своего спутника, сосредоточившись на происходящем. Его взгляд упал на высеченные по дверным рамам руны. Едва заметно. Они с братом тоже использовали такие, чтобы защищать комнату. Что-то вроде сигнализации, только они будто вырисовывали их более тщательно, не оставляя свободных мест. Подняв взгляд на Бенедетти, колдун задумался, обошёл ли он руны, или же наступил. Наверное, не должен был, раз ни одна не ожила, но... это могло работать иначе, чем у них? Стоп. Не стоило поддаваться волнению. Всё было в порядке. С ним всё хорошо, видишь? Он-то уж точно взрослый мальчик, хватит переживать. Чарли провёл ладонью в перчатке от потолка (поднявшись на носочки), ниже, до порога, и по кругу. Запахло палёным деревом и кожей — перчатки опалило до самой нутрянки, но умирающие чары едва достали до плоти.

[indent] — Будь осторожен, — Дэвенпорт ласково улыбнулся вампиру, поднимаясь с корточек и осматривая раненую ладонь и кровавые отпечатки. Тот, конечно, и без него знал, как лучше, но... беспокойство продолжало поедать изнутри, словно термиты — дерево.

[indent] Чарли начал поиски с молитвы, тихо нашёптывая себе под нос заученные наизусть благодатные слова. Магия откликается, растекается лунным светом, запахами молока и мёда, клевера и сирени, согретых солнцем и остуженных ночной тьмой. Она заполняет собой каждый отдельный угол, любопытно выжигая следы чужого колдовства, тонко взывая к вниманию обладателя при обнаруженьи более устойчивых чар, касается его плеч, успокаивающе и трепетно ластится заботой к открытой шее, и Чарли выдыхает, уже более спокойно вышагивая по чужому паркету, меняя речь и переплетая молитву в поисковое заклятье. Это... энергозатратный способ успокоить себя. Но рабочий.

[indent] Найти необходимый предмет оказывается не так уж и сложно. Порывшись в чужих ящиках и бесстыдно пособирав в карманы мелкого магического добра, что могло быть полезно в будничной деятельности, он обнаружил особенно привлекающую внимание тумбу уже на втором этаже, когда шторм уступил место штилю, принесённому колдовством, и... любопытству. Дэвенпорт механически и по варварски, снял замок ударом кирпича, подпиравшего дверь. Оглядел тумбу изнутри и снаружи, осторожно прощупал энергетически и руками, применил заклинания, пронаблюдал в стёкла. Вроде... чисто?

[indent] Но нет. Чарли, конечно, знал, он чувствовал, что что-то будет не так, абсурдно и жалко усыпив собственную бдительность, а теперь... стоило прикоснуться к шершавой, тяжёлой поверхности массивной шкатулки, взять её в руки, как та моментально отреагировала, агрессивно схлопнувшись хищной ловушкой. Сдетонировавший выброс энергии буквально наждачкой болезненно содрал с него плотно оплёвшую тело магию. Оглушённый этим ощущением и собственным страхом, Дэвенпорт успел уловить, что, кажется, пара окуляров и колец на его пальцах, имеющих камни, со скрежетом треснули, приходя в негодность. Вслед за метафизическим взрывом последовал вполне реальный, с улицы. И Чарли совсем сбитый с толку произошедшим, головокружением и плывущей картинкой перед глазами, испуганно фокусируется на окне, с артефактом, плотно прижатым к груди. Что произошло? Где была ошибка?

[indent] Чарли не вступал в бой. Преодолеть эту невидимую материю, этот прочный барьер, ограждающий от причинения вреда другим, было сложно, почти больно. Но Чарли был быстрым, ловким и гибким. Он был тихим и незаметным, если это требовалось. Умел прятаться, наученный жизнью с больной матерью в одном доме, натаскавшись искать пути к отступлению раньше, чем писать или уверенно читать. Это было в его крови, без труда он не сможет избавиться от выработанных с годами рефлексов, сквозь сонливую заторможенность нейроотличного выдающих в нём человека, в любой момент готово спасаться. Но сейчас... звон в ушах заполнял его сознание набатом колоколов, словно лишая связи с телом, приковывая к грязному холодному полу [нужно бежатьнужнобежатьнужноб——].

[indent]  Слой пыли укрывал его, будто тонкая шаль. Чарли едва удалось поднять руку, чтобы указать направление Джино, чьи шаги неосознанным успокоением прорывались сквозь вязкий, тошнотворный туман. Он был похож... на боль. Но совсем иную. Чарли вряд ли бы мог сказать, что у него болит, наблюдая за тем, как его спутник исчезает в раме окна. Пару раз моргнув, он поддался навстречу этому тревожному ощущению, силясь понять. Из него будто вырвали куски магии. Они... зарастут. Но он чувствовал зияющие дыры в глубине себя, там, где раньше было колдовство. Словно раны, кровоточащие болью.

[indent] Чёрт. Нет времени думать об этом. Чарли встаёт на ноги, опираясь на стену. Тело поддаётся его воле, словно шарнирная кукла. Он тратит пару секунд на то, чтобы разглядеть кружащийся перед глазами пол, оттенки черноты в котором смешиваются друг с другом, не оставляя места свету. Ох. Сбитое дыхание нормализуется едва-едва, и его начинает мелко потряхивать, но свободная, от опоры стены ладонь, всё ещё прижимает шкатулку к телу, так крепко, что, кажется, вытащить её даже из его мёртвых рук станет проблемой. Хрена с два я её тут оставлю. Слишком дорого стоила. Завидной доли упрямства хватает на то, чтобы заставить глупое человеческое тело работать, хоть и с осечками. Напряжённо перебирая ногами он добирается до окна, но прирастает к полу, наблюдая за Джино и... блять. Блять.

[indent] Смерть всегда что-то далёкое, даже когда она происходит прямо у тебя под носом. Когда чужие зубы разрывают плоть, человеческое горло, отчаянно сокращаясь, пытается сделать вдох, но выбивает лишь больше крови, когда отсекаются конечности, когда горячие внутренности растекаются по снегу, всё это... это чужая смерть. Она не может коснуться, словно находясь в другой плоскости. Это не его опасность. Спроси Чарли, чего он боится больше всего, вероятно, не получишь ответа, только смутное молчание. Про себя, он, конечно, ответит — мать. А теперь — что Джино умрёт. Замерев с вцепившимися в окно пальцами, Дэвенпорт испытывает всепоглощающий ужас за чужую жизнь. За свою, конечно, меньше, но... он старается об этом не думать. Сейчас он не мог рассчитывать на чью-либо помощь, но должен был помочь сам. Но для этого было необходимо успокоиться, иначе он ошибётся [ты знал что так получится] и всё станет ещё хуже [тебе просто нужно было ему сказать]. Раньше ему казалось, что, чтобы не случилось, бессмертный и всесильный это уничтожит. А теперь что?

[indent] Чарли кладёт шкатулку в рюкзак. Тихо раскрывает замки, застёгивает обратно. Слушает чутко, старается разгадать чужую поступь. Сердце стучит, мешает, он ведёт плечами, концентрируется на звуках. В доме люди. На первом этаже, переговариваются очень слабо. Голоса... раз. Два. Один из них, уже мёртвый, на улице. Наблюдали ли они заранее, знают ли они, что он тут, знают ли, где шкатулка? Нет ли вероятности, что если сейчас он выйдет в окно, то снизу его уже ждут? Успокойся. Тихо. Думай. Он выглядывает в окно, осматривая местность и дорожки следов. Спутанные, но, если постараться, можно насчитать... четыре. Плюс Джино. Его собственные следы? Да. Пять. Нет времени. Тихо ступая по половицам, Чарли закрывает дверь в комнату. У него не слишком много вариантов — есть основной выход и запасной. Есть это окно. Есть чердак, там тоже окно. Там выше. Если он неудачно прыгнет, что мало вероятно, но возможно, будет плохо. Шум. Лишнее. Проще вылезти здесь.

[indent] Он осторожно спускается по водосточной трубе, к счастью, выдерживающей его вес. Неожиданно пошедший снег тихо маскирует следы. Это на руку, но он всё равно идёт по чужим, весь обратившись в слух, добираясь до раскинувшегося на снегу в непомерном количестве крови Джино. Тому... здорово досталось. Чарли считает пульс и облегченно вздыхает, прижимаясь ладонью к холодному следу, потому что силы оставляют его на секунды облегчения. Ох. В такие моменты не до сантиментов, но он, на короткое мгновение сжимает руку вампира в своей, чувствуя, как саднит пальца под переломанными кольцами (если он чувствует боль, всё нехорошо), и что из безграничного ранящего сочувствия он расплачется, если перестанет действовать хоть на минуту. За короткий момент он успел оценить, что регенерация проходит слишком медленно (если он жив, значит всё уже в порядке). Оно и ожидаемо. Нет времени. Вышептывая извинения за выбранный способ транспортировки, он не слишком-то нежно затаскивает его в пристройку.

[indent] — Нужно подумать, всего пару секунд. Господи, какой пиздец. Я даже не знаю, сделал ли я что-то не так или мог бы я предотвратить это. Всё было... обычно. Прости меня. Прости, — голос задрожал. Закрыв дверь, он усаживается на полу, сжимая виски в ладонях, словно это могло облегчить мыслительный процесс. Чарли старательно отстранялся от мыслей о количестве крови на снегу и вероятных страданиях, что испытывал Джино, чувствуя боль в полной мере, в отличие от него. Не до этого. Только не плачь. Маленький огонёк света возникает в воздухе. Достаточно бледный, чтобы не быть заметным снаружи, но достаточно яркий, чтобы выцепить очертания внутренностей пристройки, — темно и света нет, заметить отсутствие тела можно, но нужно постараться. Я не могу поставить хорошие защитные чары, потому что у меня нет сил. Тогда я могу отвести внимание, чтобы было чуть больше времени, — ему не с первого раза удаётся закончить заклятье: задушено осекается, начинает заново, обращаясь к магии и натыкаясь на свой же страх и удвоенную боль. Ему всё же удаётся, но это не то, что он делает обычно. Достаточно надёжно, но он не сможет питать барьер долго. Отведя сосредоточенный взгляд от двери, Чарли копается в рюкзаке, быстро разглядывает изымаемые из него склянки, останавливается на нескольких. Развернувшись к Джино, бережно поливает зельем чужие раны. Просто, чтобы убрать боль. Он не рискует прикасаться к ним, пока не подействует. Вокруг слишком грязно, он работает с раненым, который, конечно, не может подцепить заражения, но это дополнительно нервирует. Чарли убирает с лица волосы, но случайная прядь снова падает на лоб. Считает секунды по часам. Затем откупоривает другую банку, чтобы подсобить чужой регенерации, чем может, осторожно нанося мазь. Вторая рука путается в чужих волосах, кажется, успокаивающе поглаживая. Это зелье поможет, но не так, как помогла бы кровь. В прочем, он же ждал что она понадобится. Придурок. И всё ещё не понимает ничего, что случилось с Джино, — ты можешь мне рассказать, что произошло?

[indent] Ветер, агрессивно кружащий снежные хлопья, свистел в щелях меж ненадёжно сколоченных досок. Должно быть, поднималась метель — Чарли мог наблюдать за тем, как в учащённом движении молочный рассыпчатый поток превращается в неплотную пелену. Хорошо, заметёт возможные следы. Может быть, отрежет желание обыскивать улицу на более длительное время. Как бы он не прислушивался, но ничего, кроме завывания ветра и возни Джино, сраженного болью и бредом, он не мог уловить. Этот аккомпанемент крутит нервы, заставляя сердце заполошно биться в груди, тревожно перекачивая кровь от мышцы и обратно. Всё дело в ощущении беспомощности, думает Чарли. Он старается разложить своё состояние на атомы, покрошить самые спокойные мысли и ласково скормить маленькому ребёнку с оленьими глазами за стёклами огромных очков, что всегда боялся темноты, бессилия, замкнутых пространств и одиночества, раньше — в отсутствие своего дорогого близнеца, сейчас, на какую-то долю, тоже. Да, здесь собраны все твои страхи, но это временно, и накрывающий тёмной волной склизкий трепет естественная реакция на абсолютную неизвестность. Но она временна, это не продлится вечно, нужно просто немного подождать, хотя бы... пока Джино не станет легче. А ему обязательно станет, ты всё сделал как нужно, просто подожди. Он послушно ждёт, наблюдая за вампиром и отсчитывая, как медленно утекают остатки его энергии на поддержку бледного света и поволоки вокруг их тщедушного укрытия.

[indent] Чарли пытается задать вопрос, чтобы сэкономить время, и продолжить думать над дальнейшими планами, но Бенедетти не может дать ему здравого ответа, что ожидаемо, вклеивая слова ведьмака в свои лихорадочные видения. Чарли вздыхает, нежно гладя того по голове, словно это как-то могло помочь. Бессознательна ласка оставляет тёплые следы на промёрзшей ладони, едва тревожа ноющие пальцы, но он не отнимает руки, даже когда запястье плотно стискивают. Это не было больно, значит, всё в порядке. С другой стороны, наверное, если бы вампир так крепко сжал его запястье в другом состояние, то мог бы и сломать. Ожидаемая слабость, но... в этой мысли было что-то особенно тоскливое и неприятное.

[indent] — А вот и ваш Чарли, — он вздрагивает, услышав своё имя, на секунду почувствовав укол вины за то, что позволил себе упасть куда-то глубоко в собственный разум, пусть и на недолгие мгновения, потеряв контроль над вниманием. Чёрт. Конечно, он не принимал лекарств... Но это было уже не важно, когда взгляд Джино, обращенный к нему, стал неожиданно более осознанным. Дэвенпорт вздохнул, почувствовав, как расслабились мышцы спины. Стало менее страшно, и, кажется, даже мысли в голове перестали быть такими судорожными.

[indent] — Доброе утро, — получив ответ на свой вопрос, Чарли кивает. Что-то... в крови. Он никогда не слышал о таких зельях или чём-то подобном. Зацепившись за эту мысль, он водит круги по чужой руке, задумчиво опустив взгляд на дорожку крови, тёмным пятном осевшую на лице напротив. Хм. Протянув ладонь, он осторожно стирает её, небрежно обтирая руку о собственные брюки, —  вот как...спасибо, — мыслительный процесс в его голове, обретя новую пищу, продолжил строить цепочки домыслов, из которых должен был родиться план действий. Не то, чтобы у него было много вариантов, но... теперь он точно мог отвергнуть некоторые из них. Он даже не знал, что лучше — окажись эти люди колдунами или охотниками. И то, и то, было плохо, хоть и по-разному.

[indent] Джино особенно не даёт ему поразмыслить: притягивает к себе, прочно сжав в ладони запястье и шепчет на ухо. От ощущения чужого прерывистого дыхания вдоль позвоночника бегут приятные мурашки, но Чарли, сложив ладони на чужой груди, кладёт на них подбородок, отрезая контакт с этим чувством. Он достаточно близко, чтобы видеть глаза вампира. В целом... достаточно близко. Пару мгновений он буравит нечитаемым взглядом лицо Джино, на кромке сознания чувствуя облегчение, наблюдая крайне медлительную, но, тем не менее, регенерацию.

[indent] — Да, конечно, ну я пошёл, оставайся тут лежать на грязном полу, в окружение достаточно подготовленных к встрече с тобой людей или Бог весть кого ещё. Может, мне вынести тебя обратно на улицу, полежишь там, проветришься? Интересно, насколько тупым ты меня считаешь, предлагая что-то такое, — Чарли редко бывал злым, и это был один из этих исключительных случаев. Негодующе сведя брови на переносице, он вдохнув холодный воздух, успокаиваясь. Медленно протянув ладонь к чужому лицу, чтобы убрать упавшие на лоб пряди, Дэвенпорт снова заговорил, — если я уйду, то ты умрёшь. Я это знаю, и ты тоже это знаешь. Регенерация слишком медленная. Как только я отойду, защитные чары спадут и тебя быстро найдут. Не сомневаюсь, что ты будешь сражаться до последнего, но по множеству причин, в этот раз, у тебя не получится победить, и передать что-то Шульцу ты сможешь только после того, как тот решит присоединиться к тебе в загробном мире, а зная, что дед любит жизнь, до этого момента тебе предстоит ещё много лет играть в пинг-понг с Дракулой и графиней Батори, — призрачно улыбнувшись, Чарли продолжил, — я ценю твою заботу и запомню это, но не брошу тебя умирать. Есть очень много аргументов против, с которыми ты не сможешь поспорить, да и нет смысла тратить на это время. Я не уйду.

[indent] Поднявшись, он подставил ладони под свет, чтобы оценить повреждение рук и колец. Это была его стандартная (любимая) пачка, где практически весь набор правой руки отвечал за лечение, а левой состоял из разномастных заговоров для коррекции его интуитивного поведения или же довольно практичных помощников. Найдя взглядом нужное кольцо, Чарли погрустнел. Надеялся, что ошибался, но от кольца, распознающего расы, действительно веяло чем-то мертвенным, почти могильным. Чары шкатулки попросту уничтожили его.

[indent] — Я не смогу определить, люди это или колдуны, — он снова размышлял в слух. Обычно, раздумывая, ведьмак был слишком погружён в себя, чтобы озвучивать что-либо, но на вылазках с Джино старался перебарывать собственное сонное молчание, считая нужным держать его в курсе хода своих мыслей, как сейчас, — значит, не могу попытаться их проклясть, потому что мне может прилететь рикошет, и я слишком слаб, чтобы его отразить. Отбиваться тоже не вариант, — Чарли прикоснулся ко внутреннему карману, где хранились заговорённые метательные ножи, но магия не откликнулась. Ох..., — заклятие шкатулки повредило моё оружие, ближний бой не мой вариант, хотя бы потому что кольцо для запечатывания ран сломано, и я могу истечь кровью, в случае, если меня ранят Далеко мы не уйдём, ты слишком медленный сейчас, мы не знаем, как долго ты будешь восстанавливаться, — Дэвенпорт, по сути, знал вывод размышлений, к которому всё шло, но словно прощупывал бреши в собственной логики, параллельно продолжая тоскливо избавляться от мёртвых артефактов. Часть была подарена, а другая хранилась им долгие годы. Это было похоже на потерю старых друзей, что всегда были рядом, — и я не знаю, что со шкатулкой, я не увидел чар на ней в первый раз, сейчас уж точно не смогу. Идти с ней, пока её ищут, и мы не можем защищаться, слишком рискованно, а бросить её тут будет пиздецки тупо, потому что тогда всё было зря. В общем, мы держим тигра за хвост, —  Чарли развернулся к Джино, отправив в карман рюкзака бесполезные ныне артефакты, не найдя сил бросить их тут. Придвинувшись ближе, он потянулся к руке вампира, в который раз не сумев избежать соблазна удержать её в своей, и крепко сжал, убеждаясь, что к нему обращено необходимое внимание, — мне нужно тебя покормить. Это будет безопасно для тебя. Я не знаю, сколько обычно ты потребляешь за раз, но максимум, который ты сможешь взять у меня это литр, учитывая, что я продолжу терять кровь в течение некоторого времени, после того, как ты закончишь, потому что я плохо чувствую боль, а с твоей слюной совсем её не почувствую, а значит организм будет хуже реагировать на ранение. Если это будет больше полутора литра, учитывая последующую кровопотерю, я могу впасть в кому, зелье не поможет мне достаточно быстро и придётся госпитализироваться, но, учитывая все факторы, есть риск не успеть. Тебе хватит литра?

[indent] У Чарли в голове всегда слишком много мыслей. Они вторят одним и тем же голосом, но сплетаются, как швы, расстилаясь полотном в неосязаемом пространстве сознания, иногда приглушенные затмением, погружающим разум в бархатистую, глухую темноту, на ощупь похожую на шершавый и мелкий песок, но чаще всего они слишком громкие, множащиеся мириадами, как звезды в космическом пространстве, развёрнутом во всю свою ширь — не счесть. Здесь, в заснеженной ветхой постройке, на окраине Порт Таунсенда, вылизанного оледенелым морем, дэвенпортовы мысли объединяет общее беспокойство, заставляющее сердце падать куда-то в глухой бездонный холодный колодец — неизвестность за пределами узких метров, слившаяся в туманное зыбкое ничто, пыль и антисанитария, перегружающие сенсоры, утекающее время, не дающее возможности тщательно продумать что-либо, и, где-то в этой тревожной какофонии, оно, то самое, что заседает в мышцах едким, безудержным напряжением.

[indent] Бежать.

[indent] Беги, мышонок, так далеко, как только можешь. Как бежал со сломанной ногой босиком по снегу, как бежал с битым крошевом стекла сковывающим мышцы, как бежал с набитыми водой, как новогодние подарки, лёгкими. В пять, в десять, в пятнадцать. Как делал всегда, когда допущенная слишком близко опасность облизывала пятки бесконтрольным огнивом. Ты сопровождаешь смерть, как ангел апокалипсиса, но никогда не даёшь ей подобраться достаточно близко, чтобы взять. Так и беги, как можно дальше — ты умеешь выживать и знаешь, как спасаться. Тебя никто и никогда не сможет догнать, тебя ещё ни разу не догнали. Жизнь слишком сладкая, чтобы расслабить челюсти, зная, куда впиться, уже не отпустишь, верно? Не отпускай.

[indent] Чарли остаётся на месте. Смерть — где-то там, мнёт шинами свежий снег, крадётся, чуя в воздухе отчаянную песнь его сердца, но её нет здесь, внутри, за ветхими досками. Он чувствует её дыхание, такое нежное и прохладное, как чувствовал его сидя в шкафу, окружённый запахами мёртвой шерсти, дерева и раскрошенной побелки. Сейчас она касается загривка, проникая сквозь щели, мягко целуя обнаженную шею гиблым покоем. Сколько раз её тень на частоколе ресниц гипнотизировала своей неизбежностью? Но её нет в чужих губах, смыкающихся вокруг кровоточащей раны, её нет в стальной синеве глаз Джино, бросающего на него нечитаемый взгляд, прежде чем голод затягивает его в багряную бездну. Чарли смотрит на происходящее с ланцетной сдержанностью, не испытывая и единого сомнения, осколок взгляда равен блестящему лезвию, оставляющему в себе эхо его жизни. Возможно, чисто из любопытства, знай он, с какой скоростью кровь покидает тело, посчитал бы, сколько минут требуется на потерю литра, но он не знает, и, на самом деле, не особо-то интересуется. Вечный гомон в голове покрывается туманом, смазывается, словно мел на асфальте под ливнем. Чарли без сожалений и раздумий доверяет свою жизнь тому, кто обычно эти самые жизни играючи отбирает. О самом факте доверия он даже не особенно задумывается, скорее, воспринимает как константу то, что Джино его не убьёт. Без условий или условностей, путей к отступлению или возможности каким-то образом повлиять на происходящий процесс — верит, сжимая ладонь в кулак, как верил, готовя зелье много дней назад, как верил, для собственного успокоения заливая его в бокалы обоих вампиров.

[indent] Мне просто хочется, чтобы вы были в порядке — сказал бы он, если бы его спросили, или если бы спросил у самого себя. Копни глубже, мог бы сказать — хочу, чтобы вы жили, и были счастливы. Чтобы ты жил и был счастлив. Потому что я счастлив, когда с вами (тобой)? Его наивностью можно было бы оживить мёртвую землю или погрести её под пеной чистых слёз, но он всё глубже ступает в не омрачающую этого весеннего света темноту. Ему дали так много. Наверное, большую часть своей жизни он искал что-то похожее на дом, чтобы заполнить эту пустоту от собственной покинутости. У него всегда был брат и его забота, но они были одни, против всех, слишком долго. А потом он уходил. Надолго? Чарли думает об этом, но мысль ускользает, и он даже благодарен этому ощущению сонливости, стирающему дороги к памяти, чувствуя, как старая боль тоскливо жжётся внутри. Затем у него появился добрый, смешливый Нолан, который дал приют и то место на пляже, где можно спрятаться от всего укрывшись периной морского рокота. Затем появились Джино и Шульц. Джино дал ему ощущение удивительно спокойной защищённости, Кай дал ему семью. И все они дали ему тепло. Чтобы сохранить это, Чарли будет убивать, и, конечно, жертвовать, если это необходимо. Что кровь, что жизнь — его жестокое милосердие едино, обращённое во вне и внутрь. Он закрывает глаза убиенным, с тем же состраданием, с каким считывает чужую регенерацию от собственной крови, вяло приоткрыв веки. Ослабленный огонёк, всё ещё висящий в воздухе, растворяется, оставляя после себя слабый элементальный след погибающего сияния. Магия исчезает, оседая, словно пыльца. У Чарли кончились силы, чтобы питать заклятье, между защитой и светом он делает логичный выбор.

[indent] Собственный мозг играет с ним ту самую злую шутку, что и обычно. Ведьмак вечно уходит слишком далеко в себя. Иногда выбираться наружу бывает так сложно. Он вспоминает, что так и не принял кучку разноцветных пилюль, ждущую своего времени в кармане рюкзака, а потому думать ещё сложнее. Недостаток крови и медицинского кокаина, да. Всё это время Дэвенпорт медлительно перебирал чужие волосы, но сейчас не сильно оттягивает их, привлекая к себе внимание.

[indent] — Отпусти меня, или, ещё немного, и я не смогу идти сам, — голос Чарли кажется ему же неистово громким в этой исшитой бисером метели тишине. Он удивительно уверен в том, что его послушают, как и в собственном физическом ощущении утекающих сил. Темнота поглощает краски, но адаптированные к темноте глаза могут рассмотреть не детальные подробности чужого силуэта и руки, удерживающей его запястье. Отрадно наблюдать за восстановлением Джино. Чарли уже не то чтобы жалко своей крови, но это ощущение покоя, подкрадывающееся всё ближе и ближе не сулит ему ничего хорошего, кроме отказа от борьбы за собственную жизнь в какой-то момент. Но не сейчас.

[indent] Когда цепкая хватка разжимается, кровь, медленно, но стремительно струится мимо по коже, и Чарли сетует вслух на то, что не достал компресс вовремя, одной рукой вылавливая его из недр рюкзака, пока червонная густота заливает колени. Он прижимает марлю, и она стремительно напитывается, затем ещё одну, и ещё, пока поверхность не остаётся более-менее сухой. А затем, делает, конечно, глупость. После того, как заливает онемевшее запястье зельем и прибивает сверху ещё одной марлей. Губы начинают шептать заклинание — это получается как будто автоматически или само собой, по привычке. Опасные раны нужно запечатывать, даже отдав все запасы силы, это рефлекс выживания. Заторможенный мозг упускает отсутствие сил, сломанное кольцо. Просто автоматика.

[indent] Начавшая сплетаться, чара ломается, трещит, обдавая его яростной, обжигающей болью — магии, чтобы прокормить её, нет, и она стремительно забирается в подреберье, обгладывает тёплые внутренности, эфемерная, ядовитая, жадная. Чарли сгибается пополам, задохнувшись, как от удачного удара под дых, моментально возвращаясь в полную осознанность, кристаллически чистую, как утреннее небо, но в краткое мгновение между двух состояний его затапливает агонией, ужасающим воплем разносящейся в голове. Барабанные перепонки трещат, и сквозь багровую пелену он улавливает ощущение влаги на собственном лице. Защита, скрывающая укрытие от чужого внимания, разрушается моментально, но Чарли успевает уловить, как более сильное заклятье поглощает более слабое, тщетно и озлобленно рыская в поисках пропитания. Пару мгновений ему не удаётся схватиться за ускользающее сознание, раскалывающееся на мелкие куски, но едва он чувствует собственный рот, отчитывает заклинание, прерывая процесс. Ещё несколько бесценных моментов он тратит на то, чтобы восстановить дыхание, чувствуя, как яростный рокот отступает, и приходит холод.

[indent] — Меня даже не нужно убивать, я сам прекрасно справлюсь, — Чарли тихо смеётся, всё ещё сжимая в руках повязку. Кажется, кровь притормозила. Возможно, из-за давления, возможно, сожраннная защита успела отдать силы на восстановление его тела, — ох... охраны больше нет, нас заметят буквально..., — Дэвенпорт поднял голову, заслышав приближающиеся звуки, и выдаёт усмешку, — прямо сейчас. Можешь поздороваться со своими приятелями.

[indent] Мгновение Чарли по-кошачьи прижимается щекой к чужой руке, что с неизведанной осторожностью легла на плечо. Он, сохранив, при полной измождённости, возможность откликаться даже на самую незатейливую ласку, чует её неподдельную искренность. Скоро всё закончится — в хрустальном воздухе, обжигающем легкие, можно угадать предвестие грядущей охоты — оно похоже на едва уловимый запах озона перед грозой, что расползается свинцовым бельмом на прозрачном небосводе. Только, разве что, оставляет после себя шипящий, перебродивший привкус, змеиным ядом тревожно пробирающийся в хрупкие червоточины вен, растворяясь в кровотоке фантомной антрацитовой эссенцией. Можно не загадывать на победу — исход уже предрешён. Certa finis vitae mortalibus astat.

[indent] Джино мрачной тенью интегрирует пространство, сопровождаемый какофонией рассекаемой плоти, глухого треска костей и предсмертных криков, переходящих в затихающее урчание, с которым пузырится кровь, храня в себе угасающий импульс уже мертвого голоса. Агоническая гремучая песнь, его личный многоголосый аккомпанемент, прерывается оглушающей чередой выстрелов — крошево древесных щепок, частицы пороха и сырая снежная крупа осыпают Чарли, и тот, здоровой рукой, прикрывает уши, вжимаясь в промерзший пол. Смех Джино штопором врезается в слуховую мембрану. Ведьмак не может его видеть, но может слышать передвижения и улавливать попадания очереди, чувствуя, как страх за чужую безопасность вязко прокатывается по хребту, но через мгновение всё затихает и Джино внутри уже нет — он уносит с собой обреченную алую смерть, чтобы в очередной раз оставить позади лишь безмолвную пустошь.

[indent] Чарли поднимается с пола, чувствуя, как звенит в ушах после выстрелов и столь неожиданно настигшей тишины. Подбирается ближе к выходу, чтобы рассмотреть рану. Придётся попросить её зашить, конечно, но пока что он старается перевязаться как можно туже, используя возможности только одной, здоровой руки. С тем, как уровень адреналина снижается, сонливость становится просто непосильной, но засыпать на холоде, когда даже согревающий по зиме амулет разодран в клочья озверевшим голодным колдовством, очевидно, прямой путь к выходу на цикл перерождений. Или в какое-нибудь другое, достаточно отдалённое метафизическое посмертное место. Не то, чтобы у Чарли было много желания бороться за собственную жизнь. Часто моргая, он старался сбросить с себя навалившееся ощущение умиротворённой обречённости, очевидно, являющееся лишь плодом его физического состояния, а не полноценным чувством. Существование казалось слишком сложным и утомительным, поджидающее в пустоте смеженных век забвение — умиротворяющим. Тихий, сладкий ноктюрн убаюкивал, словно летучая вытяжка из обожжённых солнцем маков, что так нещадно рассекались для приготовления ядов его собственными руками. Откинув голову на шаткую доску, обрамляющую дверной проём, Чарли поднялся на ноги — не время спать, нужно было сделать хоть что-то. Развеять грёзу.

[indent] Он слышит отдалённые голоса, раскрывающиеся ужасом, как цветы. Огнестрельный речитатив мельчает. Чарли улавливает каждый звук сквозь шорох собственных мыслей, оставаясь чутким зверьком, пусть и растратившим силы бороться. Будь у него возможности, он бы посмотрел на происходящее поближе, но пока что, с отрешённым любопытством, склонив голову к плечу, разглядывает очередного мертвеца. Точнее, то, что от него осталось. Ничего примечательного, кажется, да и не разберёшь — даже лица нет. Ведьмак тянет дрожащую ладонь, ломаным напряжением мышц срывая с чужой шеи жетон. Потом можно будет поколдовать над ним, или показать Шульцу.

[indent] Вдруг что расскажет. Всё же, далеко не каждый раз их так встречают.

[indent] Дэвенпорт медленно описывает дугу вокруг дома, не решаясь подходить, но всё же, со свойственным ему, несколько задумчивым интересом старается разложить для себя происходящее внутри, ориентируясь по слуху, да мелькающим теням, вырезанных карикатурными фигурами за линзами хищно ощерившихся окон. Ветер кусает шею, и это помогает снять основную часть сонливости. Пустота вокруг кажется Чарли достаточно безопасной, пока, на сужающейся спирали траектории, ему не попадается другой человек. Хруст снега под подошвой на какой-то момент кажется оглушительно громким, и неизвестный разворачивается к нему. Мозг мгновенно анализирует ситуацию — бесконечный гомон мыслей, придавленный слабостью, оживляется: одет слишком просто, амулеты, кольца, рунические татуировки на руках. Очевидного оружия не видно. Колдун, вероятно. Конечно, именно колдун. Такой же, как и он сам, здесь для того же дела — видимо, ещё имеющий надежду на то, чтобы достать артефакт... который, собственно, прямо тут. Дэвенпорт делает шаг назад, под шум передавленных снежинок.

[indent] — Привет? — дружелюбно. Та же монета, думает Чарли. Он ведёт себя... аналогично. Обычно. С жертвами. Шаг назад, ответом — шаг вперёд. Колдовской мир неоценимо богат на различные практики, и ты никогда не узнаешь, что умеет противник, особенно тогда, когда сам не имеешь никаких трюков в рукавах, но чувствуешь — чужеродная, заинтересованная магия тянется следом. Шаг назад. Бежать бесполезно, конечно — слишком слабый. Он прислушивается к окружающему — чары расползаются в воздухе, диким лишаем прорастая в кислород. Кричать? Джино услышит. Нужно... нужно кричать.

[indent] Чарли умеет быть слишком тихим, но совсем не умеет быть громким. Его зов раскатывается надрывно, хрипло, в панике неприученных связок, опустошая захватившие побольше воздуха лёгкие.

[indent] Ещё шаг назад — от наступающей близости незнакомца. Удивлённое, рассыпающееся декабрём лицо.

[indent] Время, так любящее бежать наутёк, сбивается с темпа. Инородное колдовство удивлённо оттекает от его стоп, словно кобра, что, готовясь к выпаду, отклоняется от цели, для лучшего замаха. Не успеет. Никто никогда не успевает — думает Чарли. Ещё ни разу. Он врастает в промерзшую почву, он весь — слух и взгляд, но этого недостаточно. Джино возникает тенью за чужой спиной, склеиваясь в единое создание из раскрошенного снежного потока. Слишком быстрый. В его хищных движениях тлетворная, роковая точность — неизбежность, какова она есть в своей хтонической природе. Чарли иногда думает о том, что подобная жестокость настолько изящна, и одновременно с тем ужасающа, что её невозможно оценить, как невозможно судить carnivora, настигающее ruminantia. Это просто закон, которому подчинено всё сущее. Первый акт — приходится на позвоночник — тихий хруст, с которым лезвие дробит кость, обездвиживая, обрубая контакт с конечностями в повреждённой системе, тает на внутренней стороне века росчерком чернильного пера. Второй — окровавленная рука, вцепляется в шею, пережимает трахею выверенным движением. Для удобства, понимает Чарли. Чужая магия неистово бьётся, перенимая импульс затопленного болью сознания, но в самое себя — лишь невидимым маревом наполняя воздух. Хладнокровная точность, что кажется сходной инстинкту в своей неумолимой природе, гипнотизирует, почти зачаровывает — она отрицает человечность. Должно быть, потому отвести взгляд невозможно. Джино, в такие моменты, кажется полным жизни и жизни лишённым — де суть вампирского существования, обнажённая в срезе, иное естество, взывающее к познанию, будто бездна. Чарли наблюдает с сонливой завороженностью, будто изучая.

[indent] Третьим актом всё оканчивается — свободная рука, проникая в недры тела, выкорчёвывает нутро, словно гниющий корень. Кровь выпаривает фирн до чернозёмных проталин, затопляя спящую землю. Магия, в предсмертном трепете замершая на доли мгновений, тает — остаётся только воздух и ветер, оперение которых разносит турмалин и железо. Искореженное тело падает ему под ноги, и на секунду сознание воскрешает воспоминание о Фениксе и мёртвых птицах, любезно оставленных на подушке, но оно тут же тает. Чарли чувствует пульсацию в запястье, ноющая боль едва проглядывается сквозь действующий наркоз — обе ладони сжимают ручку рюкзака. Видимо, за те короткие мгновения сомнений, он всё же успел попасть под чары больше, чем думал.

[indent] Он рассматривает Джино, запятнанного турмалином, лишь короткий миг, прежде чем склонить голову к плечу и ласково улыбнуться. В том всё ещё мало от человека, но Чарли совсем не страшно.

[indent] — Спасибо.

[indent] Снег чертит косые полосы по ночному пейзажу цвета индиго. Чарли задумчиво оглядывается на дом, думая о том, что, конечно, хорошо было бы его сжечь нахрен вместе со всеми трупами и отпечатками, но у него нет сил на то, чтобы дать искру, или каким-либо образом развивать эту мысль в голове. Испуг отпускает окончательно, остаётся только плавная заторможенность, с которой он собирает кровь по стеклянным ёмкостям — нескольким, утруждая себя прогуляться и до следующего ближайшего трупа тоже. Тот, последний, всё-таки, был колдуном. Не факт, что можно будет что-то разобрать, а вот по человеческой судить гораздо проще. Наверное, нужно потом поделить её — когда он придёт в порядок, заинтересуется возможностью изучить состав. Из этого могло получиться что-то потенциально полезное.

[indent] Сонливость перестала накрывать мягкими волнами, и это явно было к лучшему. Пока Джино собирается, Чарли задумчиво крутиться на месте — вполне очевидно, размышляет, отражая выражением лица сосредоточенность на мыслительном процессе. Интересно, почему всё вообще пошло так, как пошло? Вряд ли можно сказать «не так» — ведьмак чувствовал, что здесь явно не стоило ждать ничего хорошего, но... однако. Чары от шкатулки, рунический охранный круг на первом этаже? Или их ждали заранее? Есть ли какой-то смысл пытаться понять это, или просто примириться с тем, что в этот раз им не повезло? Должно быть, стоило поразмыслить об этом на трезвую голову, а не забитую плюшем и сушеными травами, как у мягкой игрушки, ожидающей своего будущего владельца на магазинной полке. Чарли поднимает глаза, опущенные к, залившему белоснежное полотно истоптанного снега, багровому пятну, и кивает Джино. Он услышал не всё, привычно отвлёкшись, но основную суть понял.

[indent] — Всё хорошо. Главное, что ты в порядке, — Чарли прикрывает глаза, приподнимая голову и принимая поцелуй в лоб, чувствуя, как какая-то напряженность в грудной клетке, натянутая и давящая, отступает от проявленной заботы. Это что-то понятное для него, язык прикосновений гораздо легче к познанию, нежели слов. У них слишком много значений, в них бывает много мусора. Ощущения просты в своей природе, их составляющие легко раскладываются на части. Чарли мягко улыбается, принимая благодарности, но, пока его неожиданно поднимают на руки, заставляя обхватить себя, хорохориться, недовольно поджимая губы, — ... хотя, знаешь. Тебе не стоит меня благодарить. У меня был... сон. Предчувствие, что что-то случится, но я тебе не сказал. Я не очень-то себе доверяю в этом плане, я всё же не сновидец, и со мной такое бывает слишком редко. Но, тем не менее, — он вздохнул, прижавшись щекой к виску Джино, плотнее обхватывая его руками, — стоило это проговорить. Я буду иметь, на будущее, что пророческие таланты обошли меня стороной не так сильно, как я полагал, но мне очень жаль, что так получилось. Повезло, конечно, что вы хоть за стаканами не следите, а то я бы не смог тебе помочь.

[indent] Ах да, сон. Чарли вспомнил о нём снова. Наверное, ему повезло, что образы были достаточно прозрачными, учитывая что трактование можно назвать отдельным магическим искусством. Подбитая огромная птица лежит в снегу — обсидиановые перья чернильно контрастируют с безжизненным обмёрзшим полотном. Чарли подносит руку, и она, из последних сил, взбирается на его предплечье, цепляясь когтями, как крюками, за плоть, чтобы подобраться к венам на сгибе локтя, а затем хищно вспарывает кожу мощным клювом, обнажая переплетение мышц, звонкие обрывки сухожилий и живое, нежное естество. Кровь, будто неестественно алая и глянцевитая, а может, напротив, почти чёрная, стекает потоками к его ногам. Птица расправляет огромные крылья, скрывая блёклый небесный свет, а потом улетает. Вот и всё, только осадок остался — больше от мёртвого, но небезопасного пустого пространства вокруг, туманного, как и должно плоду бессознательного, целованного отравляющим колдовством. Это чувство и осталось внутри — кричащей опасности, подстерегающей где-то там. Именно оно томило его достаточно долго, но не достаточно сильно. Как тихий голос, что всё время зовёт, но слов не разобрать.

[indent] Дорога смазывается — иногда Чарли прибывает в бодрствование, иногда дремлет, тесно вжавшись в чужую шею шорохом своего дыхания, но просыпается, то потревоженный ветром, то неровностью движения. Он едва запоминает путь, деревья и белизна сливаются во что-то общее, как единый организм, трепещущий от прикосновений колючей метели. Сквозь сон, он чувствует себя удивительно защищённым, а от того достаточно спокойным, чтобы просто спать. Когда они добираются до мотеля — тот раскинулся в пространстве приземистой квадратной скобкой, его пробуждает свет от вывески, и он недовольно ворчит, зевнув до боли в челюсти. Прислушиваясь к общим ощущениям, чувствует: стало немного лучше, и это было хорошо.

[indent] — Думаю, я лучше подожду тебя у входа, мне кажется, у меня не самый нейтральный вид сейчас. Ну, не то чтобы мы оба выглядели особо непримечательно, но в сравнении... ещё подумают, что ты меня убивать привёз, — Чарли усмехается, высвобождаясь с некоторым внутренним протестом против потери умиротворяющего комфорта чужих объятий. Прислоняется к стене, задумчиво тянется к карману, чтобы достать сигареты. Может, это и не было самым полезным из того, что он мог сделать для себя сейчас, но, Боже, какая разница? Он и так, в целом, по самочувствию будто побывал в подполах тайского Уокинг-стрит, где ему филигранно, между делом, вырезали кусок печени. Хуже уже не будет. Кстати, интересно, если вампиры регенерируют, можно ли построить бизнес на продаже собственных органов? Нужно не забыть поинтересоваться.

[indent] Одно растянутое мгновение Чарли крутит сигарету между пальцев здоровой руки, прежде чем закурить, но затем всё же взмахивает зажигалкой, стараясь скрыться от вездесущего ветра. К возвращению Джино он уже успевает закончить, оставшись с оживляющей, немного тошнотворной горечью на языке. Он идет следом за вампиром, хватаясь за его ладонь.